Рассказ опубликован в журнале «Сибирские огни» № 7, 2021 г.
Валя не любила лета, но боялась в этом признаться. Школьник должен любить каникулы! Но что делать, когда нечего делать?
Старое здание поселковой школы на лето закрывалось. Малыши уезжали в пионерские лагеря или к бабушкам и дедушкам, старшие ребята готовились к вступительным экзаменам в институты. Улицы пустели.
Вале нечем было себя занять. Бабушки в деревне у нее не было, из пионерского возраста она выросла, задание на лето из музыкальной школы выучила еще в конце мая. Оставались дедова библиотека, сонная жара и длинные скучные вечера, которые Валя заполняла поливом грядок и прополкой цветника.
— Валя, пошли на киноплощадку на Станкевича вечером! Там классно! — как-то раз просительно улыбнулась ее подруга Зоя.
— Так кино же с прошлого года не крутят, — возразила ей Валя. — Что там делать-то?
— Приходят девчонки с соседней улицы. А мальчишки на гитаре играют, поют… Весело! Ну пойдем, а? Меня же одну родители не пустят…
Валя согласилась, а мама посмотрела на нее выразительно: мол, ну ладно, только без глупостей.
— Ну и что за мальчишки-то? Мелочь, небось, пузатая…
Нет, не мелочь. Двое из техникума, один из СПТУ, которое в народе неласково прозвали «Дрыгалями», несколько старшеклассников и даже одноклассник-спортсмен — Сашка Яцкин по кличке Яцык. Все в рубашках, джинсах — в общем, при параде. Девочки в платьях, на волосах ободки, обшитые бархатом. Чинно сидят на скамейках.
Пэтэушник Стас курит, картинно пуская дымок.
Валя сказала громко:
— Вот из-за этой сигаретки мать больше не пустит меня на площадку! Волосы эту вонь знаете как впитывают!
От этой неожиданной нападки Стас стушевался и сигаретку погасил. Исподлобья посмотрел на незнакомую девушку: ничего так… Платье в горошек ладно сидит на стройной фигуре, длинная рыжая коса перевита черной школьной лентой… Стас, чтобы скрыть смущение, взял гитару и стал наигрывать какой-то мотив. Потом гитара пошла по кругу. Плохо настроенная, со слабо натянутыми струнами, она дребезжала, выдавая нехитрые комбинации из трех блатных аккордов. Играли всякую дрянную дворовую музычку. Только Стас, чтобы реабилитироваться в глазах девчонок, спел «Скалолазку», чудовищно сокращая и коверкая текст.
Так вечерами Валя и Зоя стали ходить на киноплощадку. Сначала робко сидели на скамеечке, потом пообвыклись. Ребята болтали о том о сем, смеялись, грызли семечки, иногда пекли в углях старую, лежалую картошку из погребов и лакомились ею, пачкая пальцы и губы сажей. Неизменная спутница их вечеров — шестиструнка перекочевала в руки Вали. Много ли труда нужно пианистке, чтобы три аккорда освоить! Простой инструмент, это вам не фортепиано… Валя настроила ее, подтянула струны. Неожиданно низким голосом стала петь Матвееву, Кукина и даже Макаревича. Все внимательно слушали, но не подпевали: авторов этих никто не знал. Иногда Валя пела песни собственного сочинения. Ее стихи печатали в районной газете.
Она чувствовала себя центром внимания и объектом восхищения. Несколько раз ее даже проводил до дома светловолосый пэтэушник Стас, который был так себе ухажер и типичный мезальянс, но Валю наполняла гордость, что ее оценили. Стас плелся следом, неся на плече гитару и пряча сигаретку в кулаке. Вздыхал, как и положено кавалеру, а у Вали замирало сердце. На их девчачьем языке это называлось «страдать» и «ходить».
— Ну что он, страдает? — с надеждой в голосе спрашивала Зойка, которая очень любила мелодрамы.
— Ну… — неопределенно улыбалась Валя и загадочно замолкала.
— Вы ходите?
— Нет пока, — увереннее отвечала Валя, прекрасно понимая, что лучше оставаться в образе недоступной девушки.
— Правильно, — одобряла ее подруга. — Не поддавайся, пускай пострадает!
И все было хорошо этим летом: киноплощадка без киномеханика и его скучных фильмов про освоение Арктики, зеленые калачики птичьей гречихи, соловьиные трели в зарослях терна и даже прохладный ветер с реки… Белая рубашка Стаса, мелькавшая в темноте улицы то сбоку, то позади Вали, алая лента на грифе его гитары, которая появилась совсем недавно и многозначительно намекала на любовь-морковь…
Все было хорошо, пока однажды Яцык не принес волейбольную сетку и мяч.
Валя увидела эти орудия пионерских, а потом и комсомольских пыток и мысленно издала стон. Она помнила ненавистные уроки физкультуры.
— Аксененко, привались к стене, не отсвечивай, — инструктировал Валю бессменный школьный капитан Яцык. — Тогда и по балде мячом не прилетит, и вабче…
Что «вабче», было непонятно, но Валя старательно приваливалась к стене и не отсвечивала, ощущая себя жалким ничтожеством, ошибкой мироздания. Иногда отбивала прилетавший мяч, но невпопад. На этих уроках одноклассники забывали о том, что Валя играет на пианино Шопена и Брамса и лучше всех пишет сочинения. Они посмеивались над ее неловкой фигурой в синих ситцевых шортах и белой застиранной футболке с эмблемой «Зенита». В общем, это была уже не Валя, а бракованное изделие советского производства краснощеких и всегда готовых к труду и обороне комсомольцев.
В конце концов Валя прочно обосновалась на боковой скамейке и добровольно взяла на себя обязанность охранять часы одноклассников. С десяток привычных механических и недавно вошедших в моду электронных часов на дерматиновых ремешках или металлических браслетах она раскладывала на скамейке рядом с собой и следила, чтобы их не достал коварный мяч.
Учитель физкультуры с Валей не спорил, вздыхал и ставил тройку, единственную в ее школьном табеле…
Неужели и летом, вне школы, ей предстояло пережить это унижение?
Валя смотрела на свою новую компанию, удивляясь тому, какая веселая суета охватила всех. Сброшенные мальчишеские рубашки были развешаны на кустах терна, между тополями натянули сетку, стали рассчитываться на команды.
Валя села на скамейку. Внутри все сжималось от первобытного ужаса.
— А ты? — спросил Стас, улыбаясь белозубо и призывно.
— Да не лезь ты к Аксененко, — с неожиданным презрением сказал Яцык, словно так и ждал момента, чтобы унизить Валю, и, скривив рот, произнес: — «Зенит — точка небесной сферы, расположенная над головой наблюдателя…»
Валя сглотнула комок подступившей обиды и ничего не ответила. Стас не понял шутки и только хлопал своими большими глазами.
— Валя играет на пианино, ей пальцы надо беречь, — заступилась Зоя.
— Тогда подержи мои часы, — улыбнулся Стас, снял свои новенькие электронные часы и протянул их Вале.
Его позвали, и он сразу потерял интерес к девушке. В предвкушении игры уже слышались смешки и взаимные подначки.
После первой же партии Валя ушла. На этот раз ее никто не провожал. Стас смущенно оглянулся на удаляющуюся в сумерках фигурку, но снова встал на подачу.
С этого вечера все изменилось. Как только набиралось игроков на две команды, песни прекращались, а парни и девушки занимали свои места у сетки. Они уже не надевали нарядные платья и рубашки, а являлись в поношенных спортивных трико и футболках. Только Валя неизменно приходила в любимом платье в горошек и стерегла часы Стаса.
Поначалу ее приглашали присоединиться к игре, а потом просто перестали замечать. Она уныло перебирала струны гитары, но песни были никому не нужны. Вскоре Вале надоело сидеть в сторонке, и она пропустила несколько вечеров.
Когда она пришла снова, одна из девочек, Маринка, спросила:
— Ты болела, что ли? Ой, а тут так весело было!
Дальше шел сумбурный рассказ о том, как один подал, а второй отбил, а девчонки наконец-то научились ставить блок, а то всё проигрывали с первой подачи, а вчера дождик был и никто не играл…
Все как-то по-особенному сдружились, в компании ребят даже появились новые прозвища. Яцыка стали звать Подавалой за то, что ему особенно удавались подачи, а Мишу — Калечкой, потому что неловким ударом мяча ему повредили связку. Калечка сидел, раненый и обмотанный прорезиненным бинтом, рядом с Валей и болел за свою команду.
Парни стали приносить на площадку пиво, по очереди прикладывались перед игрой и после нее к горлышку бутылки, а пустые бутылки прятали в терновые заросли. Девчонки смеялись и не возражали.
Потом Валя уехала на три дня в Волгоград к тетке, а когда она вернулась, мама, хитренько улыбаясь, сообщила:
— Пока тебя не было, какой-то блондинистый парнишка приходил, о тебе спрашивал. Сегодня вечером обещал зайти.
Валя сдержала улыбку, зная, что иначе начнутся расспросы.
— Это просто знакомый. Он забыл часы на волейбольной площадке, а я их нашла, — ответила она маме.
— Ну-ну, — подмигнула та.
Вечером Стас, действительно, пришел. Он с мрачным видом и без пояснений протянул Вале районную газету.
— Что там, мои стихи?
— Нет, там твоя басня! — с кривой улыбкой ответил Стас и, сплюнув, направился к калитке.
— Погоди-погоди! — заспешила за ним растерянная Валя. — Я тебе часы забыла отдать, а потом к тете уехала. Вот!
Стас взял часы, надел их на запястье и, ничего не сказав, пошел прочь. Потом обернулся и сказал с неожиданной злобой:
— Не приходи на площадку — худо будет!
Валя недоумевала, в чем же дело. Она молча смотрела ему вслед, пока он не скрылся в конце улицы, а потом поплелась домой.
Ах да, Стас принес газету… Все дело, наверное, в ней!
Валя лихорадочно пролистала страницы, но никакой басни не нашла. Зато на последней полосе была постоянная рубрика «Сатирическая борона», где печатались фельетоны и колкие заметки на злобу дня. Валя бегло прочла ее, и к ее щекам прилила кровь.
«Мы аккуратно отвечаем на письма читателей, — писал корреспондент, — их в наш адрес приходит немало. Но этому адресату мы решили ответить не лично, а через нашу газету, и вы, наши читатели, поймете почему. От комсомольца Станислава Таранова нам пришло письмо. Предупреждаем, что авторская орфография и пунктуация сохранены.
“Дорагая редакция! Пишет вам учащийся СПТУ № 31 комсомолец Станислав Таранов. На улице Станкевича имеется летняя плошадка в которой однажды вечером мы наблюдали страный финомент. Когда мы играли в воллейбол, то над нами завис как бы конуса образный сфероид зеленого цвета. Повисел повисел и улетел. Мы не смогли понять что это за явление нашей месной природы или даже фауны, а возможно и летающее НЛО. Прашу пояснить, бывали ли подобные случии наблюдаемы еще в поселке”.
Уважаемый комсомолец Станислав Таранов, мы рады сообщить вам, что подобный феномен больше не был зафиксирован ни жителями, ни нашей метеостанцией. Просим явиться в нашу редакцию за подарком: по решению редколлегии мы желаем вручить вам “Орфографический словарь русского языка” Ожегова С. И.».
В комнату вошла мама.
— Ой, ты тоже прочитала? — спросила она, не замечая огорчения дочери. — Я так смеялась! Ну есть же дураки на свете!
Мама взяла газету и процитировала:
— «Мы наблюдали финомент!» Теперь к этому неучу точно кличка приклеится!
Валя бросилась на подушку и заплакала.
О том, чтобы пойти на площадку, и речи быть не могло. Валя проплакала весь вечер, искренне не понимая, кто и зачем так злобно подшутил над Стасом, который явно не писал этого дурацкого письма, и почему, собственно, Стас свалил всю вину на нее? Только ли потому, что она была знакома с редактором?
Наутро Валя отправилась в редакцию газеты. Она хорошо знала заведующего отделом редакционной почты.
— Валя, милая, здравствуй! — обрадовался ей Георгий Иванович. — Как дела? Как лето проводишь?
— Отлично, Георгий Иванович, — гуляю, читаю… Вот недавно ездила к тете, ходили на Мамаев курган. — Валя приветливо улыбнулась в ответ и села напротив, расправив юбку. — У меня к вам дело.
— Хочешь очерк о поездке по местам боевой славы поместить?
— Нет… — Валя замялась, но потом собралась с духом и выпалила: — Я тут заметку прочла в «Сатирической бороне»… про финомент…
— А, понимаю! — закивал головой Георгий Иванович. — Чудо в перьях, а не комсомолец!
— А можно на само письмо посмотреть? — попросила Валя. — А то даже не верится, что такие чудные люди бывают.
Георгий Иванович снова улыбнулся и достал из ящика стола письмо, прикрепленное к конверту скрепкой. Валя прочла его. Сомнений в том, кто написал эту пакость, у нее не было. Почерк она знала прекрасно.
— Вот только за наградой этот юноша, наверное, не придет, — вздохнул Георгий Иванович. — А ему бы не повредило!
— Знаете, — медленно произнесла Валя, — я могу передать ему словарь. Я этого комсомольца Таранова хорошо знаю — мы вместе в волейбол играем.
— Вот здорово! — восхитился Георгий Иванович. — Выполни общественное поручение, Валюша. А потом и очерк о Мамаевом кургане приноси!
Вечером Валя набралась храбрости и пошла на улицу Станкевича, специально выждав время, когда соберется вся компания. Ребята уже играли в волейбол, разбившись на команды, мальчишки против девчонок. Мелькали длинные руки, косы с лентами, голые коленки и вспотевшие спины, слышался смех. Валя подошла и остановилась у тернового куста. Яцык сразу ее заметил и присвистнул.
— Эге, — крикнул он, — явилась, не запылилась!
Валя не ответила, она нашла глазами Стаса. Игра прервалась. Ребята, тяжело дыша, смотрели на нее и молчали. Стас с угрюмым видом перебрасывал мяч с одной руки на другую.
— Тебе тут не рады, Аксененко, — сказала язвительно Марина.
Валя молча подошла к Зое, которая сидела на скамейке. На ее коленях лежали часы Стаса.
— Возьми, Зоя, словарь, — спокойно сказала Валя. — Редакция просила автору письма передать. Ты же автор?
Зоя машинально взяла словарь, потом закрыла лицо руками и расплакалась. Маринка подбежала к ней, не понимая, в чем дело. Потом подошли и остальные.
Валя смотрела на них, сложив руки на груди. Яцык недоуменно вертел головой из стороны в сторону, потом покрутил пальцем у виска:
— Ну, девки, вы даете!
Валя молча развернулась и пошла домой. Ее никто не догнал. Уже в конце улицы, за поворотом, она заплакала.
Валя проплакала всю ночь. Мама, не зная всех причин дочкиного безутешного горя, гладила ее по голове и приговаривала, что найдутся ухажеры и кроме этого белобрысого пэтэушника, который курит и пишет разные глупости. Но это не помогло.
Наутро мама вошла к Вале в комнату.
— Спишь? А тебе посылка! Наверное, из Вероны…
— Почему из Вероны? — не поняла спросонья Валя. А поняв, покраснела.
Мама со смехом поставила у ее кровати коробку, в которой ворочался и пыхтел маленький ежик.