Многочисленный призер конкурсов фантастики.
Опубликовал в сборнике «Кубок Брэдбери» 2021
«Купи сметану, деньги в бидоне». Заплаканная девочка возвращалась домой из магазина. Противная продавщица Зина налила ей целый литр жидкой сметаны и только потом спросила, дала ли мама денег. Приговаривая «Понарожают дебилов», Зина сразу записала Клаву в тетрадку должников и сказала какому-то мужику в очереди: «Это дворничихи Нестеровой девка. Она того. Мать на трех участках работает, а девка одна шатается. И как ее вообще одну отпускать?»
Клава знала, что теперь ей попадет и от мамы, потому брела домой медленно и размазывала слёзы с соплями по лицу. Клава не могла выполнить ни одной маминой просьбы в точности. А каждая просьба начиналась со слов «Дал же бог муку!» Что это означало, Клава не знала. Иногда мама говорила: «Горе ты мое, камень на шее» и после таких слов ей становилось особенно страшно: мама могла шлепнуть, а могла и карамельку дать. Страшные слова, никогда не поймешь, к чему ведут.
Клава свернула в переулок без названия, она знала, что там не водятся мерзкие девчонки из её подъезда. Они учились в средней школе, а не в коррекционной, и потому обижали Клаву. Встречаться с ними совсем не хотелось: толкнут, обзовут, выдернут ленту из косовато заплетенной косы, платье испачкают, чего доброго сметану на асфальт выльют. Из переулка можно было легко попасть к черному входу в старинный дом, а там, в полуподвальном помещении, обитала Клава и ее мама-дворничиха.
В переулке, словно поджидая девочку, стояла молодая женщина в клетчатом платье и остроконечной широкополой шляпе. Клава разинула рот и остановилась.
— Я вас приветствую, юная леди, — сказала женщина и широко улыбнулась. Во рту сверкнули золотые зубы, признак богатства и недоступности.
— Зыдырасьте, — кивнула Клава и перестала хныкать.
— Я вижу, что вы чем-то расстроены? Не могу ли я помочь в вашей беде?
Клава молча хлопала глазами, уловив только слово «беда» и «помочь».
Женщина подошла к ней и наклонилась, приблизив черные косы к самому лицу Клавы. Пахнуло ароматом фиалок, которые были прикреплены к ее зеленой шляпе. Женщина оглядела Клаву и вздохнула. Потом строго сказала.
— Так-так… Это ты Клава Нестерова? Юным леди не полагается ковыряться в носу.
Девочка кивнула и вынула палец из носа.
— Беда твоя не беда, так что плакать нечего.
Женщина щелкнула пальцами и из бидона выскочили три монетки по двадцать копеек. Женщина на них подула, они засверкали серебряными рыбками и тут же исчезли. Клава не знала, что в тот же миг одна запись из тетради должников тоже словно испарилась, как и факт покупки сметаны придурковатой Клавой из памяти продавщицы Зины.
— Чудеса еще будут, девочка, но мне нужна твоя помощь, — женщина провела рукой по затылку Клавы и притронулась к жидкой косе. Все волоски, торчащие как ость ржаного колоса, заправились в прическу. Коса налилась спелым пшеничным цветом, поплотнела. Застиранная лента обрела небесный цвет. Женщина в остроконечной шляпе отошла на пару шагов, потом за плечи повернула Клаву, точно куклу на подставке, покружила ее на месте, держа за ладошку. Ситцевое платье на девочке село по фигуре. Появились вытачки на лифе и оборка по подолу, узкие рукава превратились в «фонарики», а воротник засверкал крахмальной белизной.
Клава обрадовано кивнула. Она была согласна на такие чудеса.
— Видишь ли, Клава Нестерова, у твоей мамы есть одна вещь, которая мне очень-очень нужна. Я, разумеется, ее верну, первого мая. То есть завтра. Но сегодня, тридцатого апреля, без нее мне никак не обойтись.
Клава снова кивнула и хотела сунуть палец в нос, но передумала. С такой косой и лентой ей действительно не стоило поступать некрасиво. Женщина улыбалась и Клава сказала:
— Шас прынесу. Шо принесть?
— Метлу, моя милая. Она стоит в углу вашей комнаты. С длинной ручкой.
— Эта же мамина.
— Всё верно, милая, но сегодня мама уже не пойдет на работу, а завтра я верну метлу на прежнее место. Завтра придешь сюда же с утра, первого мая. И я отдам метлу. Ну, как?
Клава сделала всё, о чем ее попросила женщина в остроконечной зеленой шляпе.
Мама ни о чем не узнала, потому что обнаружила в бидоне не сметану, а «Жигулевское». Целых три литра и почти без пены! С легкой благородной горчинкой свежего продукта. Такое только с проходной пивзавода и то не всем.
Клава целый день ходила немыслимой красавицей, даже противные девчонки из ее дома не посмели подойти близко, а только шушукались в сторонке. Наутро она побежала в переулок, где ее должна была ждать женщина в остроконечной зеленой шляпе.
Она там действительно стояла, с ошалелым видом, который бывает после бессонной ночи. На шляпе не осталось фиалок, подол платья был вымазан глиной, но на лице сияла довольная улыбка мартовской кошки. Она протянула Клаве метлу. Несколько «дерезовых» веточек тут же отвалились, но рукоятка блестела новой полировкой.
— Вальпургиева ночь только раз в году, — сказала что-то непонятное для Клавы женщина и потянулась так, что подмышкой треснула клетчатая ткань ее измазанного платья, — поставь метлу на прежнее место. Проси подарок.
Клава кивнула. Она не знала, что делать дальше, о чем попросить. Она никогда не видела таких женщин: довольных, расслабленных, не стесняющихся своего странного одеяния, никуда не спешащих, умеющих творить чудеса.
— Тетёнька, а ты хто? — спросила Клава, но женщина засмеялась и легонько щелкнула Клаву по кончику носа, а потом потрепала за щеку.
— Проси, чего хочешь, пока я добрая, — сказала она вместо ответа.
— А можно мине с вами? — потупившись, спросила Клава.
— А лет тебе сколько? — с сомнением спросила женщина.
Клава показала две ладошки разом, а потом еще одну.
— Ого, так и не скажешь сразу…Ну… Приходи сюда ровно через год, тридцатого апреля. Но тебе нужно будет принести две метлы. Новые не подходят, нужны потрепанные, бывшие в работе. С длинными ручками. Только те, к которым не прикасались мужские руки. Добудешь?
Клава кивнула, она была не уверена, что запомнила. Женщина снова потрепала девочку по щеке и царственно удалилась.
Через два месяца маме дали однокомнатную квартиру. Не зря же она семь лет дворничихой отпахала, да еще с ребенком-инвалидом! Переехать на новое место помогали всем двором. Но когда Клава села в пахнущей обойным клеем комнате на подоконник, слёзы сами навернулись. Плакала и мама, и дочь. Только каждая о своём.
В новый район Клава ехала в кузове грузовика, зажатая между двумя тюками с одеялом и зимними куртками. Она не смогла посчитать все перекрестки и повороты.
— Мама, на какой улицы? — спросила она, глотая слезы.
— Авиаторов, мы живем на Авиаторов, запоминай!
— Нет, нет, на какой улицы? — упрямо твердила Клава, у которой не получалось толком объяснить, что ей нужно.
— Ох, где мы только не жили, на Моторной, на летчика Небольсина, на Третьей Грузовой. Да забудь ты, доча, всё в прошлом.
Однажды, когда на отрывном календаре засверкало «30 апреля» Клава ушла из дома. Она долго ходила по городу, добросовестно неся две метлы с длинными ручками-наметельниками, отполированными до блеска мамиными натруженными руками. Клаву толкали прохожие, над ней смеялись какие-то первоклашки, сердобольная старушка пыталась помочь найти нужную улицу. Наконец, участковый милиционер Васильев схватил Клаву за запястье.
— Вот негодница, — сказал он с видимым облегченьем, — мать тебя обыскалась. Где ты всю ночь шастала? Куда тебя понесло… Всё отделение подняли на ноги, а нашли вот тебя случайно. А если бы…
Клава горько плакала, пытаясь высвободить руку. Обе метлы упали и, беспомощно растопырив веточки, валялись на асфальте.
— Тебя никто не обидел? Что ты плачешь, вот дурочка! — с тревогой спросил участковый Васильев.
А в двух кварталах в узком переулке спала, прислонившись к глухой стене дома, не дождавшаяся Клаву женщина в остроконечной шляпе с широкими полями и букетиком фиалок для Клавы.