Мой рассказ ко дню учителя «Осенняя бабочка» опубликован в журнале «Ротонда». Он стал одним из победителей конкурса «Ученье свет».
Прочитать можно по ссылке в комментарии.
Рассказ есть в сборнике «Недолюбленные»
«Интересно, почему бражники налетели? Ни разу не видела их осенью!» — рассуждала про себя Валя Аксёненко.
Она спешила в школу, размахивая нотной папкой. Может быть, поднявшийся от пруда туман прогнал бабочек в тепло. Вчера в коридоре музыкальной школы все стены были облеплены бабочками. Их коричневые крылья походили на жёваную обёрточную бумагу. Потом этих невероятно противных, но безобидных бражников поснимали мальчишки. Серёжка и Игорь бегали за девчонками и тыкали им в лицо толстых бражников. Девчонки, понятно, визжали.
«За мной почему-то никто с бражником не гонялся,— вздохнула Валя, — наверное, никому не нравлюсь».
Она шла по привычной дороге, обутая в новые лаковые туфли, купленные в Ленинграде этим летом. На голове красовался красный берет. Хотя сегодня на музлитературе ноты были не нужны, но с папкой Валя самой себе нравилась больше. Что ещё нужно для хорошего настроения? Солнышко пригревает совсем по-летнему, каблучки цокают по асфальту, лужи блестят празднично. Вдоль домов пасутся беленькие козы. На улицах не видно никого — все на работе, только случайные бабульки на лавочках провожают взглядом такую по-городски нарядную девочку.
Вот Валя и на пороге музыкальной школы. Толкнула рукой дверь — не открывается. «Ага! — Валя заметила в боковом окне ухмыляющегося Серёжку, — Он дверь изнутри держит и наверняка бабочку в кулаке спрятал. А я ему отомщу. Дверь не буду дёргать, а подожду. Когда-то же ему надоест ждать, и он выскочит на крыльцо. А я ему под нос сразу сама бражника суну! Вот если бы только не было противно их брать в руки».
Валя неуверенно потопталась на крыльце, оглянулась. Из-за двери слышались приглушённое хихиканье и возня. «Отличница, а хулиганишь! Портрет на доске почёта покраснеет», — подумала Валя папиными словами.
Наконец прозвенел звонок на урок. Валя толкнула изо всех сил дверь и влетела в коридор. «Фу-у-у! Чуть не упала, хорошо, что Серёжка уже на урок убежал, и никто не видел, как шлёпнулась,» — подумала Валя, отряхивая форму. Она хлопотливо разделась в коридоре и забежала в класс. Музлитература у всегда проводилась в хоровом кабинете. Таловская музыкальная школа была маленькой и ветхой. Раньше, до революции в этом доме был постоялый двор, и в самом широком зале распивали спиртное заезжие купцы и мастеровые. Но теперь в здесь проходили и уроки хора, и занятия оркестра, и большинство сводных уроков. Валино место было занято. «Суркова расселась, по плечам банты разложила. Свободное место только с Серёжкой, вот он и ухмыляется. Бражника, небось в кулаке держит и мне в ухо сунет!» — с неожиданным для себя раздражением подумала Валя. Со вздохом она опустилась на стул рядом с Серёжкой и увидела перед собой за учительским столом незнакомую белокурую женщину, слегка сутулую, склонившуюся над тетрадью. Она не заметила Валиного опоздания.
«Здравствуйте, дети!» — голос у учительницы был глухой и мягкий. Хрупкая, маленького роста, совсем некрасивая, в нелепом обвисшем свитере домашней вязки, новенькая учительница была не похожа на других преподавателей в школе. Те были пожилыми дамами, полными и статными, с высокими прическами и брошками на кофточках. Валя рассматривала девушку и примечала всё, и всё было мило: и большие близорукие глаза, и белые густые брови и ресницы. Учительница смешно складывала губы дудочкой, когда молчала. «Да… — подумалось Вале, — такому персонажу с нашими абогиренами будет нелегко».
— Я буду преподавать у вас уроки музлитературы. Меня зовут Елена Георгиевна Быкова.
По классу прокатился смешок.
— Разве я сказала что-то смешное, не понимаю… — губы учительницы смешно вытянулись дудочкой.
— Да нет, извините. Просто в нашей школе все фамилии как на подбор: Козлова, Петухова, Коровкина. А вот теперь и Быкова, — засмеялся Серёжка.
— Ну, значит, я пришлась ко двору, — губы снова вытянулись дудочкой.
Елена Георгиевна начала перекличку, называя ученика по тетрадке. Она смотрела в лицо ученикам без улыбки, словно старалась запомнить всех с первого раза. Такое разглядывание иногда длилось и по полминуты. Когда учительница вызвала Валю, та сама не зная почему ,подняласт со стула и демонстративно отвернулась лицом к окну. Учительница не сделала ей замечания, но Валя уголком глаза заметила её лёгкую усмешку.
После знакомства с классом Елена Георгиевна сказала: «Учебники вам на уроке не понадобятся, вы можете почитать их дома. Здесь мы будем просто слушать музыку. Слушать и думать». Тут уже все посмотрели на учительницу с интересом «Дети, мы должны понять и почувствовать, что такое музыка», — тихо произнесла учительница. Но Серёжк, которому надоело сидеть смирно, стал отстукивать каблуками ботинок чечётку. Наверное, ему было интересно, как поведёт себя новая училка. Сзади захихикали.
— Мальчик, а ты знаешь, что самым древним музыкальным инструментом был барабан?— обратилась к нему учительница.
— Не знаю, я на контрабасе играю, — нахально ответил ей Серёжка.
— Жаль, что такой талант пропадает. Надо бы тебя за барабаны пересадить в оркестре, скажу Козловой Галине Михайловне, — отметила учительница. Барабанить стало неинтересно.
Серёжка сел ровно, и даже Валю перестал в бок локтем толкать. Елена Георгиевна обвела глазами класс и сказала тихо: «Музыка везде, она вокруг нас. Мы просто не умеем слышать её. Если никуда не торопиться, а просто тихонько замереть на месте, то можно услышать прекрасные звуки полёта бабочки, шелеста листьев, звон капель дождя. Эти звуки будоражили воображение всех композиторов, но далеко не каждому удавалось передать их в своих произведениях. В этом году мы отмечаем сто сорок пять лет со дня рождения великого русского композитора Петра Ильича Чайковского. Одним из его известнейших циклов произведений является сборник «Времена года». Сейчас сентябрь, вот мы и послушаем, как передал звуки природы Пётр Ильич».
Елена Георгиевна включила проигрыватель, тихонько зашипела иголочка, скользившая по пластинке. Плавные печальные аккорды наполнили пространство. Сводчатый потолок хорового класса гулко отражал малейшие полутона мелодии. У Вали невольно закрылись глаза, и она увидела осенний лес в дымке и летящую листву, почувствовала прикосновение мокрой ветки к щеке. Теперь голос учительницы звучал издалека: «А теперь я хочу показать вам контраст отражения осени в музыке, которую создал великий итальянский композитор Антонио Вивальди. Слушайте внимательно и скажите мне, что же вам ближе, что больше понравилось».
Елена Георгиевна поставила другую запись.
В школе пластинки хранились в картонных пакетах в полках под замком. Это были настоящие сокровища, и купить их в посёлке было просто негде. Потому проигрыватель включали только на праздниках, а на уроках — никогда.
Пространство класса наполнили бурные созвучия. Когда Вивальди стих Елена Георгиевна спросила весело: «Ну, что скажете? Вот ты, например, Стасик, что заметил?». Когда к нему обращались, Стасик слегка краснел. Теперь он заёрзал на месте и, не вставая со стула, ответил: «У Чайковского музыка похожа на бусинки дождя, а у Вивальди как будто вертолёт пролетел над лесом». В классе зашумели и задвигали стульями. Кто-то хихикал, а кто-то повторял «бусинки», «вертолёт». Валя просто молчала, задумавшись над его словами.
— А ты, Валя, как думаешь? — учительница подошла прямо к столу и пытливо посмотрела в глаза девочке.
— Я не могу описать словами, но если бы я рисовала, то музыку Чайковского я бы нарисовала в серо-голубых тонах, а Вивальди — в багряных, —смело ответила Валя.
— Прекрасная идея, — подхватила Елена Георгиевна, — давайте попробуем нарисовать музыку. Только пока нечем рисовать. Может, на следующем уроке? Вы принесёте карандаши и альбомы, и у нас что-то получится.
После урока дети, перешёптываясь, вышли из класса. Всех удивила новая учительница. «Народники» отошли в сторонку и оживлённо обсуждали урок. «Пианисты» надевали плащи и куртки и выходили на улицу, у них больше не было занятий.
На следующий день Валя снова пришла в музыкальную школу, она разделась в коридоре и подошла к двери своего класса. Из-за двери она услышала голос Коровкиной Любови Петровны, преподававшей специальность. Он довольно громко «проводила воспитательную работу» с кем-то, и Валя постеснялась войти. Девочка осталась за дверью и прислушалась.
«Дорогая Елена Георгиевна!»— проникновенным голосом говорила Любовь Петровна, — Чайковский — программный композитор. В его творчестве присутствуют предвестники революции. А Вивальди, простите меня, певец буржуазности. На своём уроке вы уделили ему целых пятнадцать минут. На Чайковского у вас отведено всего два программных часа. На Глинку один. Вы Глинку повторяли?»
— Нет, — уныло пролепетала Елена Георгиевна, Валя узнала её голос.
— Вот!— торжествующе произнесла Любовь Петровна, — А повторение — мать учения.
«Представляю, как бы она кричала, если бы узнала про альбомы и карандаши», — подумала Валя.
— Милая Елена Георгиевна! — продолжала Коровкина. — У вас так мало опыта, а я всю жизнь отдала искусству, детям. Вы бы пришли разок на мои уроки, на уроки Галины Михайловны. Там есть что почерпнуть. Вот вы что кончали?
— Новосибирскую консерваторию.
— Н-да… — с явным неодобрением в голосе протянула Любовь Петровна, — это не наше Бобровское культпросветучилище, у нас к педагогике строго относились. Вам надо больше с коллегами общаться. Опыт! Вот что важно! И коллектив!
— Да. Да. — торопливо бормотала Елена Георгиевна.
Валя поспешила отойти от двери, ведь пионеркам не полагается подслушивать. Но что же делать, когда с человеком поступают так несправедливо. Валя села на расшатанный стул и оглядела унылые белёные стены. В коридорах висели портреты знаменитых композиторов. Среди них был Глинка, Чайковский, Гайдн и Штраус. Вивальди не было. Дверь открылась, из класса вышла Елена Георгиевна. Валя поспешно поздоровалась. Елена Георгиевна внимательно посмотрела на девочку и неожиданно для Вали погладила её по макушке.
Через неделю на музлитературу все принесли альбомы и карандаши. Ученики ёрзали и хихикали. Валя села рядом со Стасиком на боковую парту, откуда было видно весь класс, так как парты стояли полукругом. Все были в приподнятом настроении, а у Вали словно камень лежал на душе. Она угрюмо ковыряла пальцем парту. Елена Георгиевна держала в руках пластинку. Обращаясь к классу, она произнесла:
— Дети, мы сегодня побеседуем о композиторах второй половины девятнадцатого века. Они оставили заметный след в мировой культуре. Это Балакирев, Мусоргский, Кюи, Бородин и Римский-Корсаков. Эти композиторы образовали своеобразный кружок, называвшийся современниками «Могучая кучка». Владимир Ильич Ленин впоследствии сказал об их творчестве так ….
— Елена Георгиевна! — выкрикнул с места Серёжка, — А рисовать мы сегодня не будем?
— Да! Да! — зашумели вокруг.
Елена Георгиевна вздрогнула и внимательно посмотрела на учеников. «Нет, дети, музыка уже сама по себе прекрасный узор звуков, а у нас вряд ли что получится», — словно с усилием произнесла она. Дети стали разочарованно перешёптываться, некоторые строили возмущенные рожи.
Елена Георгиевна села на учительский стул. Она сидела с такой прямой спиной, словно за ней следили.
— Дети! Тихо!— попросила она,— нарисуйте всё, что хотите, дома. А мы потом можем сделать выставку в классе.
—Как тут у вас? — в класс заглянула студнеобразная Коровкина.
— По плану, Любовь Петровна. Мы сейчас будем «могучую кучку» разбирать, — ответила Быкова.
Валя посмотрела на однокашников. У всех на лицах застыло приторное выражение, один Сережка копался в портфеле, не замечая Коровкину. Любовь Петровна обвела глазами класс, удовлетворенно кивнула и закрыла дверь. Валя встала с места и спросила:
— Елена Георгиевна! А правда ли то, что Бородин был ученым-химиком?
Елена Георгиевна удивлённо улыбнулась.
—Да, Валя. Бородин был известным профессором химии, Чайковский — юристом, Балакирев — дирижёром. Но разве это важно теперь для нас? Бородин является основателем симфонии и квартета в России. Но занятие искусством часто не приносит средств, на жизнь он зарабатывал преподаванием химии в университете».
— Это потому что раньше искусство принадлежало капиталистам, а теперь —народу, — важно сказала Суркова Ира.
Стали слушать симфоническую сюиту «Шахерезада». Учительница стояла у окна и улыбалась. Она видела, что девочки рисуют в альбомах. После урока они подходили к столу учительницы и робко оставляли ей свои рисунки. Валя ничего не нарисовала, не взяв из дома карандашей, поэтому она испытывала досаду на своё глупое упрямство.
Через несколько дней после урока сольфеджио Валя сидела в коридоре. Шёл дождь, а зонтик она, как всегда, забыла дома и теперь ждала отца, который на служебной машине обещал её забрать после уроков. Через открытую дверь учительской была приоткрыта и Валя услышала бормотание, которое становилось всё громче. Через настойчивые повторения унылой хроматической гаммы доносился голос Веры Степановны.
— Ну, что ты решила? Уезжаешь или остаёшься?
В ответ молчание.
— А что тут решать, Ленок? Соглашайся. Тут-то кого ловить? В лучшем случае сержант милиции, а то трактористы и слесаря. Посуди сама, что тут в деревне делать? Учеников в школе всего-то пятьдесят. Когда они поют «Мы огромный хор, мы всемирный хор — дружба дирижёр», так смех разбирает. Да и уровень у деток откровенно слабы. С ними не растёшь, а тупеешь.
— Ну не правда! Не правда! С ними мы просто мало общаемся, программа чудовищно упрощена. Мы им почти ничего не можем дать. — запротестовала Елена Георгиевна. — Я смотрела за ними, исподтишка наблюдала. Есть, конечно, дети слабые, есть безразличные. Но есть такие глазёнки, словно светятся изнутри.
— Ну у кого светятся эти глазёнки? Да дети отбывают тут наказание. Родители записали их сюда «для общего развития». Если ребёнок ходит в музыкалку, то значит и семья порядочная, интеллигентная. Так ведь рассуждают. А до седьмого класса доходит едва ли треть.
— Валя Аксёненко, например, Киселёв Стасик тоже… Максим Бережной… — уверенно перечислила Елена Георгиевна.
— Валя? — удивилась Галина Михайловна. — Да она просто притворяется. Играет в хорошую девочку, разве ты не видишь? Сама она хитренькая, а оценки отличные из-за папы её ставят. У тебя просто опыта мало, вот ты и веришь в эти глазёнки, в бусинки, в ниточки.
Тут неожиданно громыхнули отодвигающимся стулом. В дверном проёме появилась сутулая фигура Быковой. Он сказала глухо и жёстко: «Я пойду. Меня уже дома ждут».
Выходя из учительской она увидела Валю. — А ты, что тут делаешь? —неожиданно строго и громко спросила она.
— Так, ничего, я тут папу жду. Я только что подошла, — пробормотала Валя.
— А… Ну, до свиданья…
По пути домой в машине Валя кусала губу и думала: «Кто же разболтал другим учителям про бусинки, про ниточки? И куда уезжает Елена Георгиевна…» В горле клокотало, было обидно до слёз от слов Галины Михайловны: «Почему она так ко мне относится? Она даже не учит меня, в другом классе преподает».
— Валя, почему у тебя настроение плохое? Лвойку получила? — спросил папа.
— Нет. У меня папа начальник, потому мне двоек не ставят, — с горечью сказала Валя.
— А я за поведение тебе точно двоечку нарисовал бы в дневничок! — пошутил папа, но в его голосе слышалась укоризна.
— Извини,— буркнула Валя и стала смотреть в окно. Ей было стыдно, что она нагрубила папе, и хотелось рассказать о школе, но папа уже уткнулся в блокнот и делал в нём какие-то пометки.
Через месяц Елена Георгиевна провела последний урок. Все в школе уже знали, что она уезжает в Таллин и выходит замуж за моряка. Вале очень хотелось попрощаться с Еленой Георгиевной, но она почему-то не могла к ней подойти. После уроков Валя стояла у расписания и заметила, что вместо Быковой Елены Георгиевны в нём уже значится Васильева Людмила Ивановна. Валя чуть не задохнулась от возмущения: «Как же так, ведь Быкова ещё не уехала, почему же ее вычеркнули?»
Валя забежала в класс. Елена Георгиевна складывала пластинки в шкафу. Она обернулась и увидела расстроенное лицо девочки.
— Валя, что случилось?
Валя плюхнулась на стул и сказала горько:
— Вас вычеркнули из расписания, это несправедливо!
Елена Георгиевна засмеялась, подошла к Вале и спросила лукаво: «Валя Аксененко! Ты любишь подслушивать под дверью и ещё говоришь о справедливости?»
Валя покраснела ещё сильнее. Не дожидаясь её ответа, Елена Георгиевна сказала: «Помоги мне убраться в шкафу с пластинками». И Валя принялась протирать пыль с полок, поглядывая на учительницу. Но та была задумчива, и ничего не сказала на прощанье.
Когда Валя возвращалась домой, она пошла к пруду в центре посёлка. Он отливал серой рябью, порывистый ветер бился в ветках ив. Бражников уже не было ни на улице, ни возле пруда.
«Лети, осенняя бабочка, спеши прочь отсюда, — неожиданно для себя подумала Валя.— Лети туда, где музыка собирается бусинами на нитке дождя».