Рассказ — полуфиналист «Турнира на коленке» паблика «Большой проигрыватель».
Рассказ написан за полтора часа, что было главным условием литературной игры.
Тема так и звучала: «Падал прошлогодний пепел».
Степан ненавидел Мухино и всегда мечтал, что когда-то станет космонавтом. Первым мухинским разведчиком далеких звезд. Он думал о неизведанных галактиках, пока ел кашу по утрам в детдоме, пока жевал бутерброд в общежитии техникума механизации сельского хозяйства, когда пил растворимый кофе в конторе колхоза “Победа”. И только в пятьдесят шесть лет он понял, что время подвигов ушло.
Что-то напоминало ему, что у каждого человека, а в особенности у него, есть миссия, цель и задача. Но никак Степан не мог постичь, какая именно. И потому он придумал себе историю о том, что он наблюдатель из далекой звездной системы и когда-то за ним прилетят его сородичи.
— Придурок, — слышал он частенько от своего однокашника Евстигнея, — под ноги смотри, а не в небо пялься. Нынче время такое: девки, деньги, возможности. Под ногами валяются.
Евстигнея Степан ненавидел с детства. Такой же детдомовец, с такой же смутной биографией. Такой, да никакой. Жизнь Степана была и горбатая, и помятая. Девкам он не нравился, деньги падали под ноги другим, а возможности он упустил. Все, какие только можно. Да еще Евстигней высмеивал его тягу к звездам и полётам в неизведанные миры.
Жил Степан одиноко, вечерами сидел на крыльце, глядя на лунное небо. Иногда ему смутно казалось, точно всплывало чужое воспоминание: “Знай, ты не с этой планеты! Где-то далеко, куда не ступала нога человека, есть добрый мир. Там милые девушки не называют тебя “чмо зачуханное”, начальство не обделяет премией, на рынке не обвешивает продавец, а Евстигней не проезжает мимо по селу на мотоцикле с люлькой, сбивая картуз с твоей головы в грязь”.
Время шло, небо оставалось таким же загадочным и непостижимым, а жизнь Степана вовсе не становилась слаще. Комнатка в бараке-общежитии об одном окне, кот-копилка на подоконнике и фотография Софи Лорен, пришпиленная к стене булавкой.
А Евстигней купил трехкомнатную кооперативную квартиру, стал “крышевать” рыночные ларьки, а потом привел к себе ресторанную певицу Изабеллу, которая стала жарить ему по утрам тосты, а по вечерам открывать наманикюренными ногтями пивные баночки. Жизнь Евстигнея удалась, а ведь начинали одинаково, с детдома.
Степан с горя запил и попал в психушку. Там он прижился. Тихий и спокойный деревенский дурачок. С кем не бывает? С соседом по палате он даже подружился и доверительно рассказал ему, что на самом деле он разведчик с того света и скоро его срок службы на Земле закончится. Сосед изрек глубокомысленно: “Все на том свете будем, не торопись”.
Одной ночью Степан вступил в круг лунного света, разлившегося на бесцветном от времени линолеуме палаты, и исчез. Сосед приподнялся на локте и протер кулаком глаза. Нет, ему не показалось: Степан испарился. Сосед заголосил и застучал кулаком в стену, надеясь разбудить нянечку. Небольшая доза барбитуратов успокоила его до утра, и пришедший сон заместил воспоминания о Степане.
А Степан в той же полосатой больничной пижаме обнаружил себя внутри космического аппарата.
— А я всегда верил, что меня заберут домой! — восторженно прошептал он.
Каково же было его удивление, когда он обнаружил рядом наглого, лоснящегося от удовольствия Евстигнея. Тот, в кроссовках “Абибас” и джинсовом костюме “Гусси”, сидел, развалившись в вертящемся кресле звездолёта, и листал одним пальцем диковинный электронный гаджет.
— Не ожидал меня тут встретить, придурок? — гадко ухмыльнулся давнишний враг, — а ведь я один и верил, что ты пришелец.
— И ты тут? — изумился Степан и сжал кулачки под глумливый хохот Евстигнея.
На космическом корабле были недопустимы любые споры и яркие эмоции. Поэтому быстро появившийся робот-медик вколол в пока еще земные задницы дозы вполне земного галоперидола, и два тела погрузились в сон до прибытия на Мю-Цефея.
Всё ещё сонный Степан пропустил дорогу от космопорта до лаборатории, да и Евстигней не выглядел бодрым. Он квёло мотал головой. Оба они ждали, когда же на родной планете им вернут их прежние тела. Но пока превращений не происходило.
Степану и Евстигнею выдали по тюбику комбо-питания, а потом развели по разным комнатам для допросов. Степан, столько лет ждавший возвращения на родину, очень волновался, но приятного вида трёхглазая цефеянка погладила его верхним щупальцем по щеке, выразив тем самым глубочайшую эмпатию, и он успокоился.
Жаль, что у него не было с собой тетради, в которой он вел многолетние наблюдения за флорой и фауной, поведением людей в обществе и в одиночестве. Его тетради-дневника, куда он записывал свои сокровенные мысли и даже стихи. Ведь перед тем, как попасть в психушку, Степан сжёг ее, а пепел развеял по округе, словно заканчивая какой-то неведомый цикл бытия.
Цефеянка опутала его голову проводками, подключила к аппарату и сообщила, что осталось посмотреть только воспоминания последнего дня пребывания Степана на Земле, а что было раньше, они и так видели через круглосуточный монитор наблюдения. Степан невольно покраснел, но потом вспомнил, что у цефеян могут быть другие представления об этике и эстетике. Возможно, они не станут смеяться над ним.
Что делал Евстигней в соседнем помещении Степану было неизвестно, но по окончании процедуры Степан вышел из кабинета и спустился по лестнице на улицу. Там, на небольшой геометрически правильной площади, стоял постамент, у подножия которого цефеяне положили сухие венки из водорослей и поставили емкости с водой, которой поклонялись как божеству. Явно здесь должна была состояться какая-то торжественная церемония.
Степан примкнул к цефеянам. Они совершенно не обращали внимания на сородича в земном обличье. Удлиненные мордочки цефеян были растянуты в приветливой улыбке. Хорошо, что эмоции они выражали так же, как и земляне.
Вскоре к постаменту подвели Евстигнея. Он заметно волновался, потирая ладони и почесывая переносицу. Глаза Евстигнея искали Степана, но тот не стал смотреть в лицо врагу. Снова в душу прокралась проклятая зависть. Везде, везде Евстигней был впереди него. Надо же, как несправедливо! Всегда хотя бы на шаг дальше, на голову выше, на полгода старше, на сто шансов удачливее!
Руководитель научной группы цефеян произнес короткую речь, постоянно прерываемую восторженным шлепаньем щупалец и ласт сограждан:
— Дорогие цефеяне! Закончилась миссия нашего отважного разведчика У-201. Он провел на Земле, среди враждебных нам людей, целую человеческую жизнь. Он был храбр в столкновениях с противником, но ничем не выдал миссию. Он был умён и многому научился у них. У-201 передаст свой опыт нам. Благодаря У-201 мы сможем постичь, как выживать среди землян, и в итоге незаметно колонизировать планету. Он достоин высокой награды. Мы разберем его на составные части, а мозг станет предметом изучения наших самых выдающихся психиатров и нейрофизиологов. Бренное тело, на которое нам и смотреть противно, мы подвергнем процедуре сожжения.
— Аннигиляция! — хором запели цефеяне. Они образовали круг, взявшись за щупальцы, и стали водить безумный хоровод вокруг постамента. Степан в ужасе отшатнулся от растянутой в счастливой улыбке мордочки цефеянки, но и сзади и сбоку такие же зеленые образины самозабвенно скандировали: “Аннигиляция, аннигиляция”.
Степану стало дурно, и он свалился на плексигласовые плиты площади. Окончание процедуры чествования героя он не увидел.
Когда Степан очнулся в боксе и грустно посмотрел в окно, то первое, что он увидел — серых бабочек. Это над площадью кружился пепел Евстигнея. Оказывается, вазы с водой были нужны для ритуального тушения огня. А принесенные венки послужили прекрасным топливом. Мокрая серая кучка пролежала на плексигласе до утра, а частички пепла еще долго летали над площадью, как микроскопические мотыльки. Казалось, что они кружили целый год. Время ожидания своей участи для Степана растянулось настолько, что он перестал понимать, сколько же еще дней у него в запасе.
Однажды за Степаном пришла цефеянка и хмуро сообщила, что он не достоин процедуры аннигиляции, поскольку ничего ценного о Земле в его воспоминаниях и опыте не содержится. Была кое-какая надежда, что последние сутки пребывания Степана в психиатрической клинике как-то обогатят сведения цефеян о Земле, но ничего интересного они не содержали.
Цефеянка поджала губы и сообщила, что Степан может выбрать, остаться ли ему в центре адаптации или вернуться на Землю, чтобы повторно пройти путь разведчика. Ему давался второй шанс: новое тело, новое имя и даже другой город.
Стоило ли сомневаться, что выбирать?