Рассказ был в лонг-листе «Русский Гофман» — 2020 г., а также в шорт-листе фестиваля «Славянские традиции, XXI — 2020».
Издан в альманахе «ЛитЭра», издательство «Стеклограф», Москва, 2021 г.
«Здесь покоится славный необыкновенными добродетелями Иоанн, в котором любовь к живописи была изумительной. Он писал и дышащие жизнью изображения людей, и землю с цветущими травами, и все живое прославлял своим искусством», – гид цитировала эпитафию, выбитую на утраченной в настоящие дни могиле великого художника средневековья. – А знаете ли вы, чем вошел в историю Иоанн Ван Эйк?» Дежурный вопрос был риторическим, но в каждой группе русских туристов находился хотя бы один, отвечавший на него: «Конечно же, всем известно, что Иоанн Ван Эйк был первым нарисовавшим протрет Вэ Вэ Путина!». И в этот раз не обошлось без банальной шутки.
Гид Лондонской национальной галереи со вздохом подождала, когда смешки в группе утихнут, и сообщила, что вовсе не этим знаменит Мастер Ян, а тем, что благодаря ему мы наслаждаемся искусством живописи маслом. Именно он экспериментальным путем нашел уникальный состав масел, который не подвержен старению, выгоранию, краска не крошится и не отслаивается, а уж за ним и все другие европейские мастера стали писать маслом. Мастер Ян был не только живописцем, но и в какой-то мере ученым, что было несвойственно людям эпохи Средневековья…
***
Мастер Ян любит начинать работу на рассвете. Он открывает окно, впуская в спальню ночной, еще не прогретый влажный воздух Брюгге, умывается и энергично растирает плечи и ладони. Его узкие и гибкие пальцы уже тронуты подагрой, некоторые суставы утолщены и сплющены. Но Мастер Ян надеется, что впереди у него еще много лет долгой и упорной работы, и о болезни старается не думать.
На маленьком топчане в углу спальни спит Эрнст. Он ленив, из этого худосочного юноши и вряд ли выйдет толк. Такой же неблагодарный, как и вся современная молодежь! Мастер Ян неодобрительно смотрит в его сторону и закрывает окно: тугая защелка не поддается сразу и от грохота створки мальчишка просыпается, спросонья тряся вихрастой головой
«Живопись, мой мальчик, это работа. Тяжкий и неблагодарный труд, – говорит мастер ученику и подмастерью Эрнсту, – ты видишь только внешнюю сторону: восхищение заказчика и его звонкую монету. Но вовсе не этим измеряется талант. Сколько безвестных мастеров погибли, так и не услышав доброго слова о своих картинах? В лучшем случае их портреты пылятся в безвкусных домах купцов, в худшем – в лавчонках, где толстухи-прислужницы бьют на них тряпками мух».
Эрнст хихикает, получая неизменный грозный взгляд Мастера Яна. День начат.
Эрнст растирает краски на стекле. Мастер Ян приучает его работать с прозрачной плоскостью, на которой отчетливо видны уместность, достаточность, консистенция краски.
Мастер Ян не любит чистое льняное масло, ведь оно тускнеет без солнечного света. А где гарантия, что картина будет висеть в высокой башне, где свет стрельчатых окон пронизывает пространство, не оставляя шансов ни паутине, ни пылинкам, пляшущим в лучах, ни плохой мазне современных ремесленников от живописи? Что, если портрет повесят в темной и душной гостиной, освещаемой лишь скупыми свечами да чадящим камином? Эрнст смешивает льняное и маковое масло в пропорции, определенной Ван Эйком.
– Учись работать так, чтобы тобой гордились твои правнуки. Прежний век темперы уходит, – провозглашает Мастер Ян и отвергает робкие возражения Эрнста о том, что темпера свежа и ярка, а маслом можно лишь добавить лессировки. – Кто здесь мастер? Ты, ничтожный сверчок-стрекотун, или я, прославленный придворный художник Ван Эйк?
Эрнст умолкает, не напоминая учителю, что вот уже больше года заказов нет, лишь подмалёвки от более успешного брата.
Мастер Ян продолжает рассуждать о преимуществах смешения масел, о тягучести такого состава краски – когда она не застывает на свету и не течет на солнце, как смола, быстро сохнет, но при этом не трескается, как корка хлеба, извлеченного из печи неумелой кухарки. Эрнст молчит и кивает в ответ.
– Да ты невнимательно слушаешь меня! – возмущается Мастер Ян, оборачиваясь к подмастерью, который, ссутулившись над стеклянной пластиной, смешивает краску.
– Нет, Мастер Ян, я весь во внимании.
– От тебя пахнет вином и мочой, – брезгливо замечает Мастер Ян и углубляется в работу, прорисовывая мелкие, одному ему видимые детали почти законченной картины.
Мастера заботит бережно вложенная в мужскую руку кисть молодой девушки в свадебном бархатном платье, он работает над этой деталью уже второй день. Эрнст не понимает такой дотошности, его взгляд прикован к наряду новобрачной, в глубоких складках которого сокрыта тайна женской притягательности. Бледное лицо и опущенные глаза не обманут юного художника: Эрнст знал историю натурщицы для этого парного портрета, как, впрочем, и заказчик. Не случайно взгляд мужчины на картине полон ревности и обиды. С таким видом не ведут избранницу к алтарю.
– От меня пахнет мочой, господин, – робким голосом сообщает Эрнст, – потому что я ходил к красильщикам за пигментом вайды. Они издевались надо мной, ничего не продали и говорили, что для изготовления пигмента нужна моча пьяного художника. Они говорили о вас, Мастер Ян.
– Ах ты, мерзавец, шутить вздумал, – в гневе Мастер Ян отвешивает такую оплеуху своему подмастерью, что тот отлетает в дальний угол. Там, вытирая слёзы, он рассматривает стеклянную палитру. Не разбилась.
– Ты хочешь сказать, что я пьянствую? Рюмка кислого вина за ужином – вот всё, что я могу позволить себе! Это известно всякому!
Мастер Ян вытягивает перед собой руки и горделиво произносит:
– Мне скоро пятьдесят, и, несмотря на подагру, я чего-то да стою! И длани мои, и кисть в них, и мастихины покрывает божественная благодать. А если мне понадобится вайда, то я не стану унижаться перед красильщиками. Пусть они оставят ее себе, для окраски ковров и подстилок под толстые купеческие задницы!
Эрнст встает, отряхиваясь, и с поклоном подает мастеру стеклянную палитру.
Мастер Ян выглядит довольным, хотя и не высказывает благодарности, он приступает к прорисовке темных теневых складок, искоса посматривая на помощника. Во взгляде сквозит скрываемая симпатия.
– По твоей вине мы остались без синих оттенков, – бурчит Мастер Ян.
– Вы же сами говорили, что голубые тона – для одежд Святой Девы Марии, – возражает ему Эрнст.
– Говорил. И буду говорить, что все лучшее дается нам Господом, а мы должны возвращать ему сторицей. Жена заказчика, как бы добродетельна ни была, не облачится в синие одежды, – говорит с ехидцей Мастер Ян, – даже если ее влюбленный супруг будет утверждать, что наследник появился через три месяца после свадьбы благодаря усердным молитвам и посту.
Эрнст смеется, забывая свои обиды, а громовой голос Мастера Яна ему вторит.
– Всё, сынок, – устало произносит Мастер Ян через пару часов, – поработай, а я распоряжусь насчет обеда.
Вот именно за эти слова Эрнст готов терпеть любые насмешки и сносить побои!
Мастер Ян спускается вниз, оставив Эрнста наедине с картиной в мастерской. Уже через пару часов густой храп хозяина возвещает о том, что плотный обед пошел ему на пользу. Эрнст довольствуется ломтем хлеба, сыром и парой луковиц.
Каждый час он передвигает мольберт, перенося его вслед за движением неутомимого солнечного луча, радуясь, что Мастер Ян этого не видит. «Художник не должен поддаваться искушению поймать момент, он работает и в полдень, и в темноте, при свете лучины и под палящими лучами. Писать – труд, благословенный и упорный», – Эрнст словно слышит упрёки учителя.
Подмастерью разрешается работать мелкими мазками, и он увлеченно добавляет игру света на шерстке любимицы господина Арнольфини — щенке аффенпинчера. По настоянию заказчика щенок размещен на переднем плане. Если другие купцы требовали изображать себя в парче с массивными печатными перстнями на толстых пальцах, то этот господин демонстрирует хороший вкус.
Да и как не любить щенка за его забавную мордашку, игривый нрав! Если бы можно было запечатлеть пару, смотрящую на свою шалунью… Нет, заказчик будет недоволен. Благочестивая пара, демонстрирующая супружеское счастье и достаток, даже друг на друга смотреть не может. Никакой демонстрации чувственности!
От этой сухости внешнего облика Арнольфини веет спокойствием и невыразимой скукой. Чего-то не хватает для того, чтобы двойной портрет заиграл новыми красками…
Эрнст отложил кисти и потянулся. Хрустнули суставы в плечах, по телу разлилось блаженное тепло усталости.
Он обдумает пришедшую ему внезапную мысль, совсем скоро.
***
– Где ты шлялся двое суток, мерзавец ты этакий! – гремит Мастер Ян, а Эрнст только виновато вжимает голову в плечи.
Не дождавшись объяснений и покаяния в проступке, Мастер Ян отвешивает Эрнсту привычную оплеуху и приступает к работе.
– К слову, я обдумал твои сомнения по поводу синего цвета в наряде супруги. Можно было бы подчеркнуть святость уз брака, непорочность невесты, придавая, скажем, ее манжетам и нижней юбке синеватый оттенок. В контрасте с ее выпуклым животом… Зрителю весело, а заказчик доволен. Но ни вайда, ни индиго здесь не подойдут. Индиго запретил использовать наш любезный герцог, да будут дни его долгими. А вайда груба, она … – мастер пощелкал пальцами, подбирая слово для описания оттенка, но в тщете махнул рукой.
Эрнст молча смешивает краски, немного покашливая.
– Иногда хочется взять да и плеснуть пурпура или шафрана, – неожиданно смеется Мастер Ян, – так ведь скандал выйдет: пурпурная и шафрановая невинность!
Из-за открытого окна тянет сыростью, по каналу ползут неповоротливые суда. Город готовится к ярмарке. Он – мост и причал для всех прибывших, соединивший на берегах гомон местных торгашей и каркающую речь иноземных купцов. На канале Эрнст пробыл два дня, стараясь не пропустить прибытия купцов из Средней Азии, расхваливших свою ляпис-лазурь, добытую якобы в копях Сар-э-Сангв. Если они были честны, то раздробленный и растертый в порошок минерал даст глубокий синий оттенок. Правда, за камень размером с дамский пальчик Эрнсту пришлось отдать свое полугодовое содержание подмастерья.
Ничего не говоря Мастеру Яну, Эрнст растирает в ступке крошки ляпис-лазури. К обеду Мастер снова оставит Эрнста в мастерской, и тогда подмастерье робко смешает перетертый в пыль пигмент с масляной основой и другими ингредиентами, подсмотренными у своего учителя.
Пусть дрожат руки, пусть перехватывает дыхание. Эрнст впервые выступит в роли создателя. Через полчаса появятся робкие мазки на чужой картине. Краска словно по волшебству добавит полотну внутреннего света и гармонии. Мастер Ян закончит портрет. А если спросит, что да как… Можно всегда сказать, что Мастер Ян в суете забыл о своих запасах, и стоило лентяю Эрнсту хорошенько прибраться в мастерской, как…
