В новом номере «Северо-муйские огни» № 3 , который издается в республики Бурятия, вышла моя сказочка «Волшебные узоры».
Это первая публикация моего текста.
Волшебные узоры
Жил в нашей деревне Злыднево Прокопка. Никто не знал, из каких он краев, а сам мальчонка не сказывал, потому как немой. Был бы дорожный человек[i] — никто бы не беспокоился. А он словно в наш берег решил врасти.
Не боле семи годков ему было, как нашли мальчонку в начале декабря у порога нашей церкви в худом армячишке с чужого плеча, рукава по земле волочились. Глаза у него голубели, как январский лед на Двине. А только потом узнали, что и нрав у него угрюмый, как у Мурмана.
Прибился к одной вдове нахлебником, та мальца и выкормила как сына родного. А поп наш окрестил его Прокопкой.
Как стал найденыш в возраст входить, то стало заметно, что он шелоник[ii] пропащий. Вдовица уже и тому рада была, что Прокопка о вине зеленом не заикался и только баловством маялся с утра до вечера: то печку беленую картинками размалюет, то из чурочек детишкам игрунков вырезывает. И всё-то она тужила: «Вот помру, как мой малохольный сам-один жить будет?»
Помор наукой отцовской, дружками да своим трудом на море силен, а у этого Прокопки ни отца, ни дружков, ни силы. Староста-брюхан[iii] сказал: «В артель не гож, только в церкву вхож». Потому вдовица его пристроила служкой. Как немому в церкви служить? Ни спеть, ни прочитать, ни помолиться. Только полы мыть да воск топлёный соскребать.
Как-то раз явился Прокопка к охотникам и на беличий хвост показывает. Посмеялись охотники, но дали: не рухлядь же, никакой цены не имеет. Прокопка с хвоста волосков надергал и сделал кисточку. Той кисточкой в церкви доски размалевал. Люди добрые увидали, оторопели. Вчера досками крынки покрывали, а теперь с них смотрят Николай Угодник и Прокопий Устюжский. И так строго глядят, как будто все грехи твои ведают, получше всякого попа.
Пришел староста-брюхан к попу и предложил: «Давай по чарочке за здорово живешь». Тот согласился, а староста и молвил дальше: «В церкви порато[iv] строго стало, дыхнуть негде». Поп спорить не стал, а навеселе все доски поснимал и поразбивал: «Не по канону писаны, без благословения. Да и миряне через Прокопкину мазню на службу ходить не стали».
Сказал староста Прокопке: «Коли малевать охота – иди бабам горшки расписывай». Прокопка домой воротился, дождал первого снега, замесил его в плошке и давай по окошкам водить. Вдовица головой покачала: «Совсем нахлебник умом тронулся». Молчал Прокопка, только всё рисовал и рисовал. А как вечером лучину затеплили, так все окна волшебными узорами покрылись: цветы луговые, птицы райские. Вдовица глаза протёрла – господи святый! Не на окошках, а по всей горнице цветы в кадках. Пахнуло летним покосом. Над этими цветами птицы длиннохвостые запорхали. Пока лучина горела— всё любовались на лазоревые цветы да на птиц райских. А как темень ночная пришла — чудеса пропали.
Рассказала вдова бабам о чуде дивном на другой день за прялками.
Бабы не поверили.
— Чего ты чихиряешь?[v]
— Знамо дело, что Прокопка твой чу́дой[vi]. Да смотри, чтобы и ты не стала безразумной.
Одна Марфутка, старостина дочка поверила, но промолчала. Пришла на другой день к нахлебнику и говорит: «Сказывала мамка твоя названная, что ты умеешь диво рисовать. Нарисуй и мне на окошке».
Прокопка зачерпнул золы и замесил её в плошке. Нарисовал Марфутке на снегу у порога сани-розвальни и тройку лошадей. Загарцевали[vii] кони в яблоках, копыта серебряные зазвенели, порохню подняли и остановились. Засмеялась Марфутка, села в волшебные розвальни, а Прокопка – на облучок. Все бабы и старики за дворы высыпали, рты разинули. Накатались Марфутка и Прокопка вдоволь, сани под ними дзынькнули и рассыпались золой. А коней и след простыл — дымом печным завились.
Староста Марфутку вожжами вытянул: «Как ты посмела, девка, при всём честном народе с Прокопкой валандаться[viii]! Всю честь девью прокатала!»
Только Прокопка домой к вдовице вернулся, а там уж и деревенские на порог:
— Мы думали, что ты нахлебника порядку научила. Да не в дурня корм. Он добра нашего не помнит, выходками добрых людей смущает.
Хвост беличий в печи спалили. Кисточки переломали об коленки.
Посмотрел Прокопка на них синими глазами, даже головой не качнул. Вдовица заплакала, да и как не плакать, коли сын приемный такой непутящий оказался.
— Эх, Прокопка! Кабы ты делом занялся! Зряшно землю топчешь и хлеб мой горький, слезами политый, ешь.
На другой день Прокопка котомку собрал, старый зипун надел, веревкой подпоясался, вдовице в пол поклонился, и только его и видели.
Пропал совсем Прокопка, ни слуху, ни духу. Да и не искал никто. Только вдовица в окошко поглядывала, вдруг воротится.
Настала весна — стали купцы наезжать, товары смотреть. Песца берут и рухлядь другую, от пряжи нос воротят, а на кружева и не взглянут. Бабье рукоделие им не по нутру.
— Что ж добрым товаром гребуете? — посмотрел грозно староста-брюхан.
— Не гребуем, мил человек, а только товар ваш своей цены не стоит.
— Как не стоит? О прошлом годе брали, чего ж нынче не так?
— О прошлом годе другого не было. А в этом году мы у соседей запаслись.
— Дайте глянуть-то!
Бабы столпились, купцы один тюк вытащили, и уголок отогнули. Все ахнули, кто и красоту не понимал. Кружево заплетено так, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Жар-птицы и цветы лазоревые, сани с тройкой лошадей, дворцы и храмы.
— Царица-матушка просила дива сыскать. А то у ей во дворце скатерти на большой стол не хватает. Послов заморских удивлять нечем.
— Так хоть пряжи какой возьмите, — бабы взмолились, а купцы усмехаются.
— Пряжа ваша толстая и грубая, на чулки годная. А мы нынче тонкую скупаем.
И показывают мотки. Пряжа тоньше волоса, да крепче каната морского.
— Бабы из соседнего села обучились и кружева плести, и нитки прясть. Прялки у них дивными росписями украшены, а узоры им какая-то волшебная кисточка рисует. Бабы и девки запоминают, и под стать рисункам коклюшки переставляют.
— Уж не наш ли Прокопка малохольный той кисточкой водит? — староста хмыкнул, а сам за бороду себя дергает от досады.
На другой день собралось вся наша деревня Злыднево на сход.
— Вот те и шелоник! Проглядели…
— Надоть Прокопку к нам позвать в обратную.
— А коли не пойдет?
— Силой увезём.
Стал народ аюшиться[ix], старики головами крутят. Но по брюхановскому слову порешили. Поехал наш староста с попом в соседнюю деревню и забрал Прокопку. Посадили его в амбар под замок и наказали:
— Тут сиди и малюй. Для прибытку.
А Прокопка нарисовал ключик, отворил замок и был таков.
Говорят, его в белокаменной видели. Живёт при дворе сытно, для матушки-царицы волшебные узоры выводит: на печных изразцах в палатах, на Царских вратах в домовом храме, на платьях и уборах разных. А про деревню Злыднево и не вспоминает.
Только Марфутка, которую замуж вскоре выдали, когда-никогда слезу горькую утрёт, заслышав хрустальный цокот коней в серых яблоках.
[i] Путешественник
[ii] Плохой работник
[iii] Разбогатевший артельщик-рыбак
[iv] Очень, сильно
[v] Пустословишь
[vi] Юродивый
[vii] Заплясали
[viii] Возиться
[ix] Сомневаться