Рассказ напечатан в журнале «ФУТАРК» № 1.4 за 2021 г.
«Еле успела!» – выдохнула бабка Христина, отряхивая ладони, приглаживая седые космы.
Вот так новость! Невидаль! На хутор съемочная группа приехала. Конечно, телевизионщики о приезде предупредили, и это особенно понравилось Христине и ее двум соседкам-сожительницам. В грязь лицом не ударим! Пусть не думают, что у нас всё худо и не ладно.
Ираида и Настасья в лучших платьях – одно в крупный горох, а другое – в мелкое пшено — уже стояли на пороге, приветливо щеря неполнозубые рты.
Христина закрыла печную заслонку. Пирожки будут знатные.
Девушка в линялых джинсах втыкала треногу прямо в грунт у палисадника.
— Мальвы у вас… — смущенно похвалила она, — красивая картинка для перебивки будет.
— Дык, что мальвы! Огурцы у нас, помидорки. А потом и тыквы будут, — возразила Настасья, не слишком понимая термины.
— Не догоняют, — лениво хмыкнул водитель и закурил, присев на корточки.
— Ну, начнем, как договаривались, — скомандовала девушка, закончив приготовления.
Старухи улыбались и молча переглядывались. С дальнего конца хутора в сторону съемочной группы, опираясь на палку, ковыляла темная тень.
Корреспондентка вздохнула и принялась повторять, о чём именно нужно рассказать, глядя в объектив. Старухи послушно покачивали головами.
Жизнь она такая… Автолавка с хлебом, крупой и консервами приезжает по четвергам, а раз в месяц почту привозят. «Сто советов», сканворды, когда-никогда письмо. То от депутата поздравление, то интересная реклама. Вышка сотовой связи на пригорке, километра два отсюда. Не добивает, но ежели до окраины дойти, то позвонить можно и эсэмески почитать: «Вам кредитная карта с льготным периодом!» или «В «Беллатоне» сумасшедшие скидки, спешите!»
А про хутор что рассказать? В восемьдесят пятом году тут было восемьсот два человека, целое село. Начальная школа работала, отделение колхоза «Знамя Ильича» было и тракторный отряд. Настасья вон дояркой работала, возили их на автобусе в соседнее село. Христина — в ФАПе, Ираида – скотница. Между прочим, в шестьдесят втором – участница ВДНХ. А это вам не хвост собачий.
Нет, в дом престарелых не пойдем, ни за какие коврижки. От пенсии третья часть остаётся на руки, анальгинку и то не купить, остальное же заберут. Жить в комнатушке на четверых и суп рисовый або гороховый кажын день. Зиму зимовать на хуторе — труднее всего, но мы уж приспособились. Собираемся в хате у Христины, потому как пристройка есть. Неотапливаемая, хорошо продукты хранить. Хорь никакой не залезет.
А в горнице все вокруг печки и живём, по очереди топим, все лето сучья и яблоньки в бывшем колхозном саду рубим, и на задах складываем. С октября собираемся, стаскиваем припасы, подушки-перушки и пилюльки-пузырьки. Так до начала апреля живём. Потом идем к Ираиде подмазывать крейдянку, потом к Настасье. Втроем сподручнее. Расселяемся до осени, стало быть.
А на хуторе мы вчетвером остались, еще Галина Пустоволова есть, но она с нами ни-ни. Это издавна, потому как ее мужик к Ираиде ушел в семьдесят втором. Уж и мужик лет сорок как помер, а эта жезла до сих пор не простит никак. Ну, мы в подруги не напрашиваемся.
Девушка покрутила камерой, обозревая окрестности: заросший осокой пруд, тропинка к которому вела через заброшенный колхозный сад. Яблони скрючились от времени, почти не плодоносили. Девушка перевела объектив на темную тень. Видимо, это и была Галина Пустоволова.
— Прочь, прочь отсюда! — хрипло закричала она.
Ираида пожала плечами: «Чо с её взять?»
Галина, опершись на палку, остановилась поодаль и хмуро смотрела на компанию.
— Жезла? — переспросила корреспондентка, — фамилия странная.
— Не фамилия то, — поджав губы, пробурчала Ираида, — слово наше такое, хуторское. Означает начальница. Она библиотекаршей при клубе была. Теперь вот головой тронулась. Не узнает никого, на нас кричит, ведьмами обзывает. Родных нет у нее, а здоровье крепкое. Вот и живет. Дашь ей пирожок – в землю втопчет.
Подтверждая слова подруги, Христина направилась к старухе в темном платье, с кривой усмешкой протягивая пирожок. «На-кось, Галочка, откушай, не погребуй». Старуха повертела в руках подношение и сердито бросила в пыль, да еще и палкой оттолкнула.
Водитель вздохнул и втоптал окурок в развороченную колесами микроавтобуса землю: «Последние дни доживают, а туда же, счеты сводят!»
Старухи словно не слышали его. Довольные собой и интервью, они раскраснелись от удовольствия. Виданное ли дело! Их Прилепки по телевизору покажут, в передаче «Забытые хутора России»! Вот в Зипунах обзавидуются. У тех село покрепче: и газ есть, и жителей сто двадцать душ, они точно телевизор не попадут!
— У вас волки тут воют, наверное, — кивнул головой в сторону леска водитель.
Старухи закивали, словно обрадовались. Конечно, воют, как не выть? Только поживиться в Прилепках нечем: ни скотины, ни животины. Повоют, повоют и уйдут.
Христина на прощанье набила полный пакет пирожков с капустой и похвастала новомодными словечками: «Экологически чистая пища!» Девушка отнекивалась, а водитель стесняться не стал, поблагодарил. Один обжигающий пирожок проглотил в два укуса, а второй дожевал, когда выезжали с грунтовой дороги на асфальтированную. Проехали мимо кладбища.
— Ненормально это, когда мертвых в земле больше, чем живых на ней. Я, конечно, понимаю, что деревня вымирает, что колхозы теперь не нужны с их отсталыми методами обработки земли и полурабским трудом, но… Не могу я взять вот так и смириться, что в нашей области уже семь вымерших хуторов. Каждый раз сюжет снимаю, словно на поминках была, — покачала головой девушка.
— А вообще, хутор странный, — заметил водитель, — ни курицы, ни козы. Даже кошек и собак не видно. У моей бабки полная изба котят всегда была. И две козы: одна пуховая, другая — молочная. Бабка платки, носки, шапки вязала, продавала на рынке. Тем и жила, да еще и нам помогала. Да и что-то мне не по себе от этих пирожков. Вот зря я ел, горячее тесто ужас какое вредное.
Старуха в темном платье и платке, покачиваясь, словно в трансе, из стороны в сторону, немного подвывала вслед клубам пыли, оставшимся от микроавтобуса. Когда серое облачко осело, с ненавистью во взгляде пошла в Христинину хату.
— Вытьяги проклятые! — крикнула она и закашлялась.
Три подруги за столом засмеялись. Перед каждой стояла чашка с прудовой зацветшей водой, а на большом деревянном блюде наскоро слепленные из мокрой глины пирожки. Впалый рот Ираиды ходил ходуном в беззвучном хохоте.
— А надо было похоронить нас, Галочка. Неисповедная душа и неупокоенная косточка знаешь как воють? Я в своей кровати померла, а ты не похоронила. А Христину ты в евойной бане в тот же день задохнувшуюся нашла. И дверку заперла! А когда Ираида в погреб упала да назад не вылезла, что было? Тоже дверку прикрыла. С кого ж спрос, что мы вытьяги? Вон парнишка сказал, что с окраины хутора вой слышал. Слыхать-то слышал, да не понял, чей вой.
— Я вас не боюсь, проклятые, — затрясла кулаком Галина.
— И правильно, — расплылась в двузубой улыбке Ираида, — потому как и твой черед придет. И тебя исповедовать и хоронить некому будет. Вот тогда постучишься в Христинину избу, и место для тебя найдется.
— А пока скушай пирожок!