Рассказ был навеян посещением аптеки Пёля на Васильевском острове.
А вот и фото.
Рассказ принес мне второе место на фестивале «Славянские традиции», Прага, 2020 г.
Был напечатан в альманахе по следам фестивале, в сборнике «Прогулки без гида» и в альманахе «Готика».
***
ФИЛОСОФСКИЙ КАМЕНЬ РИХАРДА ПЁЛЯ
Рихард Пёль, внук знаменитого Вильгельма и сын не менее знаменитого отца, не находил себе места в Санкт-Петербурге. Пребывая в тени успешных и прославленных родственников, юноша грезил о свершениях и почестях. Больше всего он тяготел к алхимии, ради которой его дед, Вильгельм Пёль, аптекарь и поставщик Императорского Двора, оставил прибыльный бизнес и уединился в подвалах Аптекарского Переулка, не допуская к себе даже любимых внуков. Даже поиск дверей, ведущих в алхимическую лабораторию, находился под запретом.
В тот рубежный 1900 год, когда в календаре появились два грозных нуля, все бредили чудесами и говорили о мистических и страшных предзнаменованиях. В Санкт-Петербурге появилось немыслимое количество магов и чародеев, чревовещателей и гадалок. Даже юродивые стали бормотать странные заклинания на арамейском вместо привычной молитвы «Благодарни суще недостойнии раби Твои». Как только апрель слизал последние островки снега, Рихард Пёль собрался в Прагу. Его не стали отговаривать от путешествия. Отец был занят делом: выгодные контракты, новая линия производства ампул, свадьба дочери. Братья Рихарда во всём были подспорьем отцу. Ощущая себе отрезанным ломтём, никогда не чувствовавший интереса к коммерции, Рихард захотел получить благословение на поездку от деда.
Вильгельм Пёль выслушал неясные идеи внука, но поддержать их отказался. Вопреки досужим домыслам об открытии философского камня и мистическом происхождении богатства плеяды аптекарей Пёлей, восьмидесятилетний Пёль был человеком весьма практическим. Он хмыкнул, что добрых пятьдесят лёт жизни, отданных алхимии, вознаградили его подагрой и ломотой в пояснице, а также потерей зрения в сырых и тёмных подвалах. Тем не менее, денег на поездку юноше дал.
Прага не удивила юного Рихарда. Те же кариатиды и львы, те же святые страдальцы на фасадах соборов. Стремящиеся вверх остроконечные крыши и башенки — как в тех местах Санкт-Петербурга, которые любила посещать лютеранская семья Пёлей. Рихард укрепился в мысли о неслучайности приезда. Где же мог поселиться юноша, тайно поклонявшийся запретной науке алхимии? Разумеется, он стремился в дом Фауста. Вот где тайна богатства, тайна усовершенствования человека, вот где сокрыт эликсир вечной жизни!
Рихард Пёль пересёк Карлову Площадь и быстро нашёл мистический особняк, который при свете дня оказался принадлежащим сыну Якоба Коппа доходным домом, приносившим, впрочем, скудный доход. Мало кто отваживался останавливаться в месте с дурной славой, да ещё по соседству с костёлом Святого Яна Непомуцкого. Одни побаивались дыры в потолке, уносившей жизни грешников, другие — заунывных служб по усопшим от неизвестного мора, пронёсшегося по Праге.
Рихард Пёль был не из робкого десятка, он расплатился за номер, который оказался пустоватой комнатой с окрашенными в больничный белый цвет стенами и потолком-куполом, напоминавшим свод придела церкви. До поздней ночи юноша успел осмотреть особняк и двор, куда смотрели два окна его комнаты. Ничего интересного для себя Рихард не обнаружил, кроме знаменитой залы с дырой в потолке и крыше, и хотя Рихард не собирался дёшево расставаться с жизнью, он верил, что безоружен перед тёмными силами, поэтому осмотрел залу днём, вместе с потоком туристов.
Оставшись в одиночестве, Рихард поужинал холодным курятиной и двумя яблоками и собрался готовиться ко сну, как в его комнату постучали. На пороге оказался одетый в тёплую шерстяную сутану и биретту священник, уже немолодой и с седыми висками. Рихард, растерявшись, поклонился и поцеловал пахнущую мылом шершавую руку вошедшего.
— Здесь давно никто не останавливался, и потому мне, Карелу Яэнегу, вдвойне приятно встретить католика, — сказал после короткого приветствия священник.
— Лютеранина, — поправил его Рихард, смутившись.
— Христос наш единый пастырь, а религия имеет целью преобразование человеческой души из греховного вместилища в сосуд милости, — примирительно ответил священник и сел на предложенный стул, единственный в комнате. — Как вам Прага?
— Я ещё не успел её осмотреть, весь день потратил на Дом Фауста.
— Понимаю, понимаю, — закивал головой священник, — я и сам живу здесь, а всех тайн этого места не знаю. Очень удобное соседство с храмом. Но вам, с вашими мечтами об алхимии, навряд ли будет понятно, что Дом Фауста нынче не место мятежа духа, но место его покоя.
Рихард посмотрел с подозрением на священника, но тот лишь безмятежно улыбался.
— Откуда вам известны мои намерения? — осторожно спросил Рихард.
— Я повидал таких юношей немало, все их намерения написаны на лице. Я предрекаю, что алхимиком вам не стать, но особая роль в истории вам уготована.
Священник распрощался с Рихардом, оставив его в полной убеждённости в том, что через туман загадочности проглядывает обычное сумасшествие.
Как бы то ни было, но проведённую Рихардом неделю в Праге трудно было назвать плодотворной. Как и все туристы, он осмотрел Тынский храм и Пражские куранты, прикоснулся к постаментам бесстрастных барочных статуй Карлова моста, побродил по недавно открытому Историческому музею. Ночами Рихард тайно выходил из своей комнаты и, крадучись, пробирался в залу с дырой в потолке. Он пытался поймать определённый ракурс движения лунных лучей, которые могли бы открыть тайные алхимические письмена на стенах и полу. Один раз Рихард даже капнул крови из порезанного пальца на пол залы, считая, что её животворная сила в полнолуние откроет какие-то секреты. Он прощупал миллиметр за миллиметром стены залы в поисках щели, чтобы обнаружить потайную дверь. Однажды его застиг Карел Яэниг и беспощадно высмеял. В свою защиту Рихард запальчиво сообщил историю удачных алхимических опытов деда, рассказал о башне грифонов, но Карел лишь покачал головой и призвал образумиться.
С огорчением от бесплодных поисков Рихард решил вернуться в Санкт-Петербург. А через тринадцать лет он получил письмо от человека, которого совсем забыл в суматохе окаянных дней и пожарище первой революции. Письмо пришло в аптеку Пёля, адрес которой Карел Яэниг узнал без труда. «Милый юноша, вы покинули Прагу с горечью в душе, но согласитесь, что алхимия не стала в итоге смыслом вашей жизни. Теперь вам должны быть смешны ваши полудетские мечтания. Приезжайте снова в Прагу и как можно скорее, вы найдёте меня в том же загадочном доме, которому суждено стать моей могилой». Рихард несколько раз перечитал письмо, хотя уже принял решение о поездке. Он и сам не мог окончательно определиться, что его влекло в Прагу: нераскрытая тайна Дома Фауста или таинственный призыв священника, который хотел сообщить особенный секрет.
Несмотря на сложности с выездом, Рихарду удалось уже через два дня покинуть Санкт-Петербург. Он использовал семейные связи, предполагая, что дело не терпит отлагательств. В лихорадочном волнении, не обращая внимания на уговоры сестры и насмешки удачливых братьев, он примчался по зову полузнакомого католического священника в преддверии нового года. Прага сверкала и шумела, в её яркой суете всё ещё были слышны отголоски Рождества. Рихард заглянул на Вацлавскую площадь, где совсем недавно воздвигли памятник Патрону Чехии — Святому Вацлаву — и сразу же получил в подарок от какой-то розовощёкой красавицы бумажную гирлянду, раскрашенную под ёлочную.
В сумбурном состоянии мыслей и духа, Рихард явился в Дом Фауста. Многолетнее запустение неприятно удивило Пёля. Даже праздник, раскрасивший всё вокруг, не коснулся этого мрачного места. Стены огромной комнаты, служившей священнику последним пристанищем, кто-то окрасил в чёрный цвет, в углу на тёмном алтаре у деревянной фигурки Девы Марии горели семь свечей. В другом углу колыхался полотняный занавес, загораживавший треть комнаты. Спальня священника была завалена разным хламом: тюки с одеждой, напольные вазы и урны, подсвечники с огарками, всюду невероятное количество книг. Мрачность обстановки усугублялась духотой, пыль и запахом тлена. Состарившийся, высохший от неведомой хвори, и от того почти не узнаваемый внешне, Карел Яэниг ждал Рихарда в постели. С полувзгляда было ясно, что дни Карела сочтены.
«Мой мальчик, ты стал совсем взрослым, готовым к миссии», — прокашлял старый священник.
Рихард присел на низенький стульчик рядом с постелью, приготовившись выслушать откровения умирающего. Он почти не сомневался в том, что Карел Яэниг, прожив полжизни в самом мистическом месте Праги, тайно изучал алхимию и выбрал его, Рихарда Пёля, в качестве преемника мудрости. Карел начал пространный монолог о душах усопших грешников, коих он исповедовал перед кончиной. Рихард терпеливо ждал, когда же Карел перейдёт к главному: передаче магической формулы, с помощью которой можно повелевать душами людей и всем сущим, но священник не торопился. Он повёл рассказ о своей коллекции, состоявшей из вещей, которые для его прихожан были последними в жизни. Собрав таких вещей не много, не мало, а девятьсот девяносто девять штук, он выявил закономерность, которую решился сообщить Рихарду.
«Вещи ни черта не стоят, мой мальчик, нам только кажется, что в них вся наша жизнь. Мы окружаем себя вещами, которые не имеют ни малейшей ценности. Мы покупаем их, но на самом деле они покупают нас. Мы тратим на вещи самый распоследний грош, но на пороге смерти не можем купить ни одного дня жизни. Распродай всё, что имеешь, и твой капитал никому не понадобится — ни на небесах, ни в преисподней».
Помолчав, священник продолжил: «Нашёл ли ты счастье, мой мальчик, в наследстве своего деда, в пышном убранстве подаренного тебе дома? В таинственных записях о преобразовании меди и олова в золото и платину? Спокойно ли тебе? Смирен ли твой дух?»
В темноте Рихард покачал головой и вздохнул, но Карел Яинег его понял.
«Скоро придёт мой последний час, и я прошу выполнить моё завещание. Пусть меня похоронят лицом вниз, я не хочу смотреть на скверну людскую после смерти. Я видел достаточно лживых лиц и ликов. Мой катафалк пусть тащат четыре вола. Сила этого тупого и бессловесного животного нам всем напомнит, что как бы мы ни были крепки, а хватит силы земной только на тягло. Мы не можем бросать Богу вызов ни при жизни, ни у врат вечности».
Рихард всё ждал, не в силах поверить, что он примчался издалека ради выспренних речей умалишённого старика. Но Карел молчал, лишь свечи трещали у самодельного алтаря. В неистовой злобе Рихард вскочил со своей скамеечки и принялся метаться по комнате, швыряя и пиная сложенные как попало вещи старика. И безумный хохот священника сопровождал его повсюду. Немало потрудившись, Рихард сорвал занавесь в углу, и его взору предстала виселица. Вид мощного деревянного сооружения охладил его ярость. В изумлении Рихард смотрел на виселицу и думал о том, как далеко зашёл священник в своём поиске бога в человеке. «Еретиков и алхимиков сжигали на кострах, вешали на городских площадях, но их век от веку не становилось меньше, — проскрипел из своего угла Карел, — Мой мальчик, я бы не хотел, чтобы эта виселица стала последним, что ты увидишь на белом свете. А впереди через каких-то двадцать пять лет по всей Чехии будут стоять такие виселицы, и виновны в этом будут твои сородичи, германцы, одержимые идеей исправления человеческих душ. А теперь иди сюда, мой мальчик, я расскажу тебе тайну, ради которой ты приехал».
***
Рихарду было не суждено узнать, правдивы ли слова Карела о виселицах, казавшиеся ему тогда безумными. Он не исполнил завещания Карела об организации похорон, не узнал секрета вечного счастья преображённой души и не прикоснулся к чернокнижию. Он запомнился организацией бесплатного госпиталя в аптеке деда на Васильевском острове, куда буквально через год стали привозить раненых с фронта. И кто знает, что помогало бойцам выживать в стенах бывшей аптеки — умение врачей или волшебные снадобья Пёля, который, возможно, привёз тайну философского камня из старой Праги.