Рассказ опубликован в сборнике «Шутка ли» издательства Новокузнецкого Союза Писателей, выпуск 4.
Не знал домовой Борода, что придется ему поселиться в здании районного отдела милиции. Жаль было покидать хутор Крутой, но таково было решение Инквизиции Тонкого Мира. Не стали разбираться: изба сгорела, хозяин погиб – виноват домовой. Раз не уследил – бороду отрубить на поганой колоде и с насиженного места долой.
Хитрющий следователь Матузков, занимавшийся делом о пожарище на хуторе то ли из жалости, то ли по секретному умыслу, позвал домового и его подругу, домовую мышь Степаниду к себе. Жизнь потекла по новому руслу, но до чего же домовому Бороде не понравилось новое место! Ничего не скажешь иного, кроме слова «Мусорка». Новый приятель Матузков обещал Бороде новый дом, но описал его без всяких подробностей. Раздосадованный домовой не ожидал, что поселят его в здании отдела полиции.
Не изба, не терем, ни дом, ни мезонин, ни усадьба. Здание с колоннами и широченными лестницами, с множеством ходов и выходов, с подвалами и чердаками и даже потайными комнатами.
Сарай, овин, баня – это не место для домового, это каждой нечисти известно. Но и общественные здания – это уж перебор, хотя и не запрещается.
Домовой Борода закручинился: «Где б ни родился, а нигде не пригодился». Мышь Степанида, верная спутница изгнанника, ласково утешала: «Бородушка, любезный мой друг! Не печалься, оглядися. Беспорядок тут, а твоей кипучей натуре есть, где разгуляться, потешиться». Сама уже околесила окрестные кабинеты, разжилась печеньем и сверкала сытыми глазенками. Борода сидел на несгораемом шкафу, свесив широкие босые ступни.
— Приоделся бы, — усмехнулся Матузков, — новое место означает новую службу, значит и внешний вид подходящий надо иметь.
— Ни в жисть поганые погоны не надену, — недовольно и вместе с тем высокомерно ответил ему Борода.
— Понимаю, не того ты ожидал, суседко, но привел я тебя туда, где ты нужнее. Уж больно воздух тут нечистый, и крыс развелось. И неупокойные бродят, в Тонкий Мир возвращаться не собираются. Ты сильный, я убедился. А борода твоя отрастёт. Это невеликая потеря. Наш царь-батюшка Петр Великий тоже боярам бороды рубил, а дух русский не выветрился.
Борода вместо ответа повел плечами. Старая косоворотка его разлезлась, а вместо нее появился мундир с латунными пуговицами и темные брюки с красными лампасами.
— И где это ты такую срамоту видел? Чисто городовой. Уж коли вид возжелал официяльный, мог бы и гусаром вырядиться иль каким-то гвардейцем! — возмутилась Степанида.
— Гляди, не поперхнись! — буркнул Борода, весьма довольный собой.
Матузков посмеивался над перепалкой мыши и домового. На подоконнике чахли утратившие в людской памяти латинские названия растения. На горшках было написано: «Матвеев» и «Кудельков». Матузков полил их под корни из пластиковой бутылки, потом ярлычок «Матвеев» отлепил, приклеил другой: «Никоненко».
— Это чаво? — спросила грамотная Степанида.
— Это мои висуны, ну то есть дела нерасследованные, а с Матвеевым я определился, скоро закрою, направлю на утверждение.
Степанида одобрительно кивнула. Этот хозяйственный подход ей очень нравился, как и сам следователь Матузков. И с нечистью он был знаком, но относился без панибратства, и её вредительницей-домушницей не обозвал, и жилетка на нем была ох какая пригодная. Во множестве хаотично пришитых карманов можно было найти сухпаёк, блокнот, фотоаппарат, заначку денег, универсальную открывашку, вечное перо-самописец, талисман таёжного шамана, осколок зеркала, мундштук, пионерский значок и даже сберкнижку на предъявителя за 1985 год.
Потом Матузков посуровел, взглянул на часы и сказал, что зовёт его распроклятая служба, долг надо отдавать родине и обществу. Вышел из кабинета и дверь запер.
— У меня прям лапы чешутся! Так хоцца обежать все этажи. За неделю, поди, взором не окинешь! Эх, империя! Тебе, друг мой сердечный, такая территория досталась, а ты печалишься!
Борода оглядывался. Место ему не нравилось, но как человек служивый, должен был во всем разобраться, и навести свой порядок. Понять бы какой? Прокуренный кабинет, облезлая мебель, портрет Бориса Николаевича над дверью. Пожалуй, последнее было хорошо, Борода не чувствовал себя тут единственной нечистью. Наконец, Борода понял, чей злой дух его беспокоил. Домовой спрыгнул с несгораемого шкафа и стал осматривать ранее не виданный им предмет. Он присмотрелся и почувствовал, что именно присутствие громоздкого пластикового агрегата, к которому были подключены проводки, сбивает с домового его общий положительный настрой на текущее и перспективу. Степанида тоже не знала, для какой цели нужен этот несимпатичный и тяжелый предмет, но была отважна и полна решимости. Она сиганула на его кнопку, и как водится в старой сказке: «Мышка бежала, хвостиком вильнула…» произошло необратимое. С ритмичным зубовным скрежетом, переходящим на дикий визг, матричный принтер стал шустро печатать какой-то отложенный документ. «Кэннон» работал, немного подрагивая. Степанида от первобытного ужаса забилась за горшок с «Никоненко», Борода шмыгнул на верх шкафа. Вскоре принтер умолк, два желтых листка, переслоенные фиолетовой копиркой, выползли из его нутра и безжизненно застыли.
— Батюшки светы, царица Савская космоногая! — прошептал Борода, — ну-ка, Степанида, ты у нас грамотная, читай.
Степанида боязливо вылезла из-за «Никоненко» и схватила листки.
— Одинаковые! — провозгласила она, разложила добычу на столе и резво пробежалась по ним.
— Ну! — грозно спросил Борода, спрыгивая к ней.
— Чертова машина! — безапелляционно сообщила Степанида, — выдает чистую брехню. «Я, Громов Вячеслав, пятнадцатого июня сего года в жилище Плотниковых на хутор Крутой не приезжал, с Артёмом Плотниковым не дрался, кто его пырнул ножом — не имею представления. О поджоге дома Плотниковых мне ничего не известно».
— Мало того, что брехня, так еще и в двойном размере! — схватил домовой листки и стал драть их в мелкие клочки, — как это он не приезжал, коли я самолично энтого Громова видал и в ухо ему плюнул, когда тот пьяный на лавочке лежал?
Степанида вздохнула. Шибко ей не нравилось, когда друг ее сердечный в неистовство входил. Не шли ему ни перекошенная рожа, ни выпученные от гнева глаза, ни злой гороховый дух от вчерашнего ужина.
— А скажи мне, Степанида, как такая чертова машина могёт помочь справедливому следствию? Я так рассуждаю, что раз она ничего не видала, что в доме у Плотниковых происходило, то никак уж не должна выдумками своими честных людей в искус вводить. Я – единоличный свидетель, не считая тебя, разумеется. И только мне известно, как всё происходило на хуторе, для того следователь Матузков меня отдел привез и на должность приставил.
— Что делать думаешь? — осторожно спросила мышь.
— И нечего сомневаться. Надо энту чертову машину изничтожить.
Сказано – сделано. К приходу Матузкова домовой навел порядок в кабинете. Раз следователь Бороду к делу определил – стесняться тут нечего.
Матузков развел руками, оглядывая побоище. Довольный произведенным эффектом, Борода сидел на несгораемом шкафу и лыбился щербатым ртом. Все проводки чертовой машины были заботливо перегрызены Степанидой, а огрызки разложены на столе рядком, по убыванию их роста. Выдранные из корпуса принтера кнопки лежали горкой, сверху красовался откушенный штепсель. Печатающая головка и подающий валик были извлечены домовым из корпуса и отправлены в мусорную корзину.
— Та-а-а-ак! — не нашелся сказать ничего другого Матузков и сел на стул.
— Славно поработали, можно отдохнуть, — отчиталась Степанида.
— Потому как ты человек доверчивый и всякий обмануть тебя запросто может, тот же Громов Вячеслав, который есть дущегубец проклятый, а никакой не порядочный гражданин, мы решили положить конец вранью. На государственной службе безобразиям не место. Ты человек мягкий, душевный, без нас на такой шаг бы ни в жисть не решился, — оглаживая ошметки отрубленной бороды, сообщил домовой.
— Спасибо…— протянул Матузков в растерянности.
— И не благодари, это только начало, — заверила его Степанида.